ВСЁ ПРОСТО

Роман Владимира Набокова «Лолита» - это многогранное произведение, отличающееся сложным, многоуровневым построением. Он состоит из двух текстов: «Лолиты. Исповеди Светлокожего Вдовца» Гумберта Гумберта и предисловия к ней Джона Рэя, которое играет в структуре романа особую роль в силу своей фикциональности.

Предисловие есть текст, заявляющий тему и особенности содержания и формы следующего за ним произведения, его цели и принципы его построения [9, с. 481], и как литературное явление может похвастаться длительной историей, многообразием форм существования, разветвленной типологией [7, с. 227]. Говоря о фикцио-нальности предисловия, мы основываемся на типологии, разработанной Жераром Женеттом. Он определяет фикциональность предисловий по их адресанту. Рассматривая проявления адресанта, Женетт выявляет возможные типы предисловий и объединяет их в две большие группы: предисловия фикциональные и не-фикциональные. Фикциональные предисловия - те, что имеют игровой характер, или те, что несерьезны в том смысле, что они предлагают явно ложную атрибуцию следующего за ними текста [2, р. 278]. Понятно, что такие предисловия становятся частью самого художественного произведения*.

Фикциональное предисловие «Лолиты» «написано» вымышленным лицом (Рэем), отличным от вымышленного же «автора» предваряемого им текста (Гум-берта), при этом на обложке уже первого издания романа стояло имя Набокова, а Рэй приписывает произведение не Набокову, а его нарратору Гумберту. Такое сосуществование имени автора на обложке и никак этого имени не обозначающего предисловия Рэя позволяет, на наш взгляд, говорить о нестабильности, флуктуации фикциональности в предисловии Рэя, которая влияет на отношения предисловия с «основным» текстом романа, а значит, на прочтение всего романа и его смысл. Появляется возможность говорить о параллельных прочтениях текста, о сосуществовании возможных миров внутри его фиктивного мира, о нарушениях линейности его чтения и восприятия. Предисловие здесь не просто «многими нитями связа[но] и с фабулой, и с сюжетом» [7, с. 220], но и определяет фабулу и сюжет: сюжет перетекает в предисловие.

Рассмотрим эти колебания фик-циональности в предисловии Рэя. Самое очевидное и (печально) известное, хотя и «незаконное» (непредписываемое самим текстом) - то колебание, где фик-циональность вообще позволяет себе выйти за собственные пределы, переступив границу с не-фикциональностью. Так происходит, когда предисловие «Лолиты» опускают, принимая фиктивного Рэя, пишущего предисловие к исповеди фиктивного Гумберта, за реально существующего доктора философии, пишущего предисловие к роману реального Набокова**.

Думается все же, что предпосылки для такого читательского «произвола» присутствуют в самом тексте. Набоков-ская «Лолита» продолжает и усложняет традицию пушкинских «Повестей Белкина» и лермонтовского «Героя нашего времени» с их сочетанием имени автора на обложке и «чужих» историй под обложкой, - традицию «масок, мистификаций и квазимистификаций с авторскими подписями» [7, с. 223]. Сама «Лолита» не является ни мистификацией, ни квазимистификацией, однако в ней замечательно используется «прием мистификации» (Кли-менюк), который и обуславливает данный сдвиг фикциональности предисловия Рэя.

Одно время Набоков собирался издать «Лолиту» анонимно; однако анонимное издание не есть мистификация. Аноним всего лишь скрывает автора, в то время как мистификация создает его: мистификация отличается «интегрированностью» автора в произведение» [6, с. 438]***. В осуществляемом «Лолитой» приеме мистификации задействован именно автор предисловия, д-р философии Джон Рэй, и прием этот осуществляется так: Набоков как реальный автор своего романа есть литературная, а не нарративная инстанция и находится над своим текстом на уровне 0. Но поскольку на обложке романа стоит его имя, он все же присутствует и в тексте - в качестве абстрактного автора, на которого возлагается ответственность за текст, хотя он и пишет его «с перспективы другого». Непосредственно в тексте, на текстовых уровнях 1 и 2, располагаются тексты Рэя и Гумберта. Рэй при этом выполняет функцию мистифицированного автора и сдвигается с уровня 1 на уровень 0, т. е. выбрасывается из текста и встает рядом с реальным Набоковым тоже в качестве «реальной» фигуры. Соответственно, сдвигаются все текстовые уровни, и вслед за удалением автора удаляется и его текст, и предисловие «оказывается за пределами замкнутого текста» [6, с. 442]. А «Лолита» Набокова получается в таком случае равнозначной «Лолите. Исповеди Светлокожего Вдовца» Гумберта и получает свой возможный, хоть и «незаконный» мир.

Лишившись с предисловием Рэя, помимо прочего, внутренних временных ориентиров, «Лолита» оказывается в ряду текстов, отмеченных своей «кажущ[ей]ся неначатость[ю] или неоконченность[ю]» [8, с. 430]: конец романа нарочито акцентируется словом «конец», а ситуация начала оказывается парадоксальной: выделенное специфическим словом - «Предисловие», - начало остается невыделенным и опускается. Это порождает ощущение «счастливого конца». Действительно, если ограничиться текстом Гум-берта и его содержанием, то перед нами предстает почти идиллическая картина: Лолита убегает сначала от Гумберта, а потом и от Куильти и находит счастье в замужестве и будущем материнстве, а Гум-берт духовно преображается, осознав во время поисков Лолиты свою вину перед ней и свою любовь к ней.

Такому прочтению «Лолиты» способствует и организация «Исповеди...», заключительная сцена сюжета которой -«нравственный апофеоз» (Бойд) вслушивающегося в голоса играющих детей Гум-берта - является далеко не последним эпизодом в ее фабуле, согласно которой за ним следуют еще целых три года жажды мести и убийства. Подобное «торжество сюжетосложения над фабулой» мы видели в том же «Герое нашего времени», повести которого выстроены таким образом, что «в художественном смысле герой не погибает: роман заканчивается перспективой в будущее - выходом героя из трагического состояния бездейственной обреченности» [14, с. 302]. Роман Набокова в силу вытеснения предисловия Рэя из текста маркируется как «неначатый», но при этом парадоксально лишается самого конца, и персонажи не погибают, а Гум-берт оказывается смело, как Печорин, идущим вперед, к бессмертию - хотя бы книжному.

Совершенно иной сюжет выстраивается, если посмотреть на адресанта предисловия иначе. Выше мы сказали, что не можем обозначить ни «Лолиту», ни предисловие «Лолиты» как мистификацию, поскольку принципиальной составляющей мистификации является стиль, принципиально отличный от стиля реального автора, Набокова. Именно этот аспект романа позволяет некоторым исследователям рассматривать предисловие и «Исповедь.» как принадлежащие перу одного адресанта, одного вымышленного автора. Стилистические приемы предисловия и «Исповеди.» действительно подчеркнуто схожи: это «затейливость прозы», назойливые аллитерации, настойчивое стремление использовать французские слова.

Кроме того, в пользу идеи о тождестве двух субъектов повествования говорят и нестилистические сближения: похожее отношение к проблеме нимфетства, одна манера разделываться с ненужными персонажами и создавать подчеркнуто искусственные, подчеркнуто выдуманные названия и имена (здесь же отметим и «удвоенность» имен самих Гумберта Гумберта и Джона Рэя, д-ра философии) [11, с. 911-921; 5, с. 12].

Признание и предисловия, и «Исповеди.» сочинением одного автора**** заставляет нас пересмотреть сюжет «Лолиты», поскольку вновь изменяет наше отношение к временному измерению романа. Сюжет романа в таком случае прочитывается так, как его уже не раз прочитывали исследователи: последние главы истории Гумберта (почти четверть романа) «выдуманы» им в том смысле, что его «реальная» история заканчивается в Эль-финстоне 4 июля 1949 г., когда Лолита «выписалась из больницы», т. е., скорее всего, умерла [3, с. 329, сн. 46]. Так что не было ни письма от Долли Скиллер, ни встречи с ней, ни убийства Куильти, а были «пробел[ы] и провал[ы], свойственны^] эпизодам в снах» [10, с. 303], был санаторий около Квебека - но опять-таки непонятно, «где находится Гумберт Гум -берт (если это действительно Гумберт, а не другое, «еще не «установленное» лицо. - И. Б), когда он сочиняет свою "исповедь" - в тюрьме ли, как он сам утверждает, или в тиши писательского кабинета» [4, с. 71-72], или же в очередной психиатрической больнице.

Итак, нестабильность, колебания фикциональности в предисловии Рэя по-разному расставляют временные акценты всей истории, а те обеспечивают набоковскому роману не одно прочтение. Однако эти колебания выражены еще недостаточно явно, что вводило в заблуждение не только неискушенных читателей, но и исследователей набоковского творчества: даже те, кто не опускал предисловия, считали тем не менее, что во внутренней хронологии романа Набоковым допущена ошибка [13, с. 282 прим. 7; 1, р. 51-82]. А вот в следующем набоковском романе с подобной конструкцией, т. е. в «Бледном пламени», этот прием эксплицирован в полной мере. Более того, вопрос о колебаниях фикциональности (на этот раз - в комментарии) и принадлежности текстов является там основополагающим. Можно заметить, что роман «Бледное пламя» генетически связан с «Лолитой», и это обстоятельство позволяет увидеть в игре с фикциональностью сознательную стратегию писателя-постмодерниста, разрушающего границы между текстом и затекстом.

ПРИМЕЧАНИЯ

* Именно поэтому, говоря о «Лолите», мы говорим «предисловие в романе»; еще можно было бы сказать «предисловие романа», но никак не «предисловие к роману».

** Примеры изданий «Лолиты» без предисловия Рэя многочисленны, к сожалению, не только у нас в России, но и за рубежом, включая Великобританию и США. См. примеры таких изданий на известном англоязычном форуме /листе рассылки Nabokv-L, созданном и курируемом Д. Бартоном Джонсоном: http://listserv.ucsb.edu/archives/ nabokv-l.html, ветка Speaking of prefaces. John Ray

*** Литературная мистификация - это «вид текста, действительный автор которого утаивает свою причастность к его созданию, приписывая авторство другому лицу с иным именем, иной биографией, иным образом мыслей и стилем, которые воссоздает мистификатор, на время тайно перевоплощаясь в другого автора, реального или вымышленного» [12, с. 21].

**** Кем бы ни являлся этот единый вымышленный автор: одни исследователи [5, с. 12] видят в Рэе маску Гумберта; другие [11, с. 922] более осторожны и подозревают, что в качестве этого вымышленного автора может выступать вымышленный безумцем психолог, «реально существующий» убийца или другое, «еще не «установленное» лицо.

Научная библиотека КиберЛенинка

Ваш комментарий: