Она Петрову говорит:
- Вот! Вот красивая женщина, - и в фотографию пальцем.
Она уверена в своей неотразимости и потому легко может оценить внешность другой женшины. Особенно перед Петровым.
Перед ним даже надо, чтоб глазами хлопать перестал и рот закрыл. А то как останется с ней наедине - дуреет.
- Петров! Петро-о-ов! Ты меня вообще слышишь?
- Ну да, в общем, - Петров слегка смутился, - красивая. Только она замужем и вот дочь у нее.
- А я будто не замужем.
- Так я к тебе не пристаю.
- Ага, не пристаешь. Только ходишь и смотришь.
- Ну…
- Ходишь и смотришь. Ходишь и смотришь. Ходишь и смотришь!
Машка вдруг резко вскочила из-за стола, нервно вытянула из пачку сигарету и было пошла к балкону, но вдруг остановимлся и, взглянув на темя смущенно склоненной головы Петрова, почти выкрикнула
- Ходишь и смотришь! Перестань уже смотреть!
Петров как-то дернулся и вставая шатнулся чуть. И хозяйка шатнулась к нему. Даже не заметили как рядом оказались и обниматься начали. У нее вдруг слезы полились. Как это у женщины может вдруг столько жидкости в глазах оказаться. У Петрова даже рубашка промокла. За пару секунд. И он ее тогда снял. А потом уже и с Машки снял все.
Она так его обнимала, так притискивалась, словно хотела срастись. Стоя не очень удобно было. И еще казалось, что грудь ее помнется навсегда. А ему жалко было. У Маши была красивая очень грудь, и Петрову хотелось на нее смотреть, чуть касаться, дотрагиваться губами. Но так вот, прижавшись, что б не молекулы воздуха между. Так тоже хорошо было.
- Петров! Пошли в койку.
Это Машка отстранила голову, прогнувшись в пояснице, чтоб не переставать касаться. Конечно пошли в койку, подумал Петров. А как иначе? Как она думала после того что уже оба голые и целуются минут десять и у него такая эрекция, что… Он молча кивнул дергая кадыком.
Они двинулись неудобно как-то – боком, Петров запутался в снимаемых на ходу джинсах. Чертыхнулся. Машка наоборот засмеялась негромко, присела чтоб помочь освободиться от брюк, прижалась щекой к бедру и взглянула вдруг вверх.
Глаза у нее… Всегда у женщины почему-то в такой момент глаза становятся чуть насмешливыми и извиняющимися одновременно. Не у всех, конечно, но у Машки – да.
Она прыснула, стянула наконец с его ног джинсы, помедлила пару мгновений, и огладив его ноги от щиколоток к бедрам, зацепила пальцами резинку и потянула вниз трусы. Потом начала подниматься, но, почувствав как к щеке прикоснулось что-то горячее и упругое, передумала. Осталась внизу...
До спальни они так и не дошли.
Придя в себя, направились в душ. Вместе. И это привело к тому что скоро вновь пришлось приходить в себя. Потом пили чай, завернувшись в полотенца. Когда упала ложечка, Петров вскочил, полез под стол. Наткнувшись на круглые, белые до голубизны Машкины колени положил на них голову, начал целовать бедра прямо сквоз махровую ткань. Чуть не прогрыз ее, пытаясь дотбраться губами до кожи…
Когда он в третий за сегодняшний день раз вышел из душевой, Маша курила в большом кресле возле окна и опять рассматривала принесенные им фотографии. Неделю назад Петров с друзьями, малознакомыми ей - из другого слоя, круга обшения, случайно и для себя оказался на Кипре. Женили приятеля. Много гуляли, пили. Совсем мало спали.
- Нет, она чертовски хороша! – Маша искоса посмотрел на него.
- Маш? Что мы Борьке скажем?
- Что Маш?! Петров, я ухожу от Бори и уезжаю из города. Ты что думал что я б занялась с тобой сексом, если б оставалась женой твоего… хорошего знакомого и собутыльника?! Хотя… - она глубоко затянулась, посмотрела на него невидящим взглядом и продолжила, - может и занялась бы. Сколько можно было тебе мучаться.
Петров вдруг покраснел, впервые за два часа подумав о Борисе. Другом он ему не был, но последние года три общались постоянно, и по работе – смежники, и по культурному отдыху, если можно так сказать – городок небольшой. В гости друг у другу тоже заглядывали нередко. По праздникам и случайно. Вот как сегодня. Петрова тянуло в этот дом с тех пор как Мария заняла место прежней Борькиной пассии, не перестало тянуть и после того как вышла за него замуж. Впрочем Петрова тянуло почти в любой уютный дом. Своего-то не было. Назовешь что ли так полпустую однокомнатную студию, со столом скорее карточным чем обеденным, вечно пустым холодильником, кирпичной кладкой выложенными у стены книгами и огромным, превращающимся если надо в на полкомнаты кровать, диваном.
- А она все-таки очень красива. Чертовски хороша.
- Маш... – потянул он.
- Молчи, ладно. Скоро Борька придет. Оденься лучше. Ему про то что у нас с тобой сейчас быо знать ни к чему. Я уеду, вы – останетесь. И скажи как ее зовут эту рыженькую.
Петров хотел что-то сказать, но глянул на фотографию и произнес.
- Таня.
- Таня… Погоди, Таня? Та самая что ли Таня.
Он немножко напрягся и вдруг ставшим суховатым голосом ответил.
- Да. Та самая.
- Ну ты Петров и дурак! – почему-то раздельно произнесла Машка, затушила сигарету и добавила уже мягко, - все уходи. Ты замечательный. Но я уезжаю. А ты дурак.
Цитировать | Вниз
|
