На реке мы спали до тех пор, пока солнце не выгоняло нас из палаток на свежий воздух. Мы, разминая затекшие за ночь члены, один за другим выползали из спальников и, позёвывая, рядком рассаживались на обрыве, свесив ноги, сонно любуясь утренней рекой, и завтракая дикой земляникой, которая в великом множестве росла на берегу, стоило лишь протянуть руку.
Проснувшись окончательно, мы приступали к водным процедурам, шокируя своим видом местных рыбаков, которых с каждым разом становилось все больше. Дело в том, что сбрасывая шелуху цивилизации, мы периодически сбрасывали с себя и одежду. Причем всю. Пару первых дней по прибытии городская мораль еще удерживала плавки и купальники на наших чреслах, но дикость тамошних мест, первозданная мощь реки и полнейшая оторванность от мира, через сорок восемь часов превращали нашу стоянку в лагерь первобытных нудистов, которым абсолютно наплевать на условности, ложную мораль и мнимую нравственность. Видимо, даже очень недолгое сидение на подножном и подводном корме пробуждает в цивилизованном человеке бесхитростного дикаря.
Местным рыбакам это не нравилось, они этим возмущались, они на это сетовали, ворчали, ругались, и жаловались дяде Боре, мол, «эти городские» совсем уже стыд потеряли. Дядя Боря улыбался и предлагал рыбакам плыть себе дальше по течению, но рыбаки с точностью часового механизма каждое утро пригоняли свои лодки к нашему берегу, правда, уже с друзьями. Друзья, с некоторой долей истеричности, с места в карьер вливались в стройный хор наших хулителей и обвинителей. Эти визитеры явно страдали от жесткого когнитивного диссонанса. С одной стороны, они с явным интересом разглядывали голых девчонок, а с другой, их сводило с ума неприкрытое, наглое, беспардонное и циничное попрание местных устоев, бесстыжее нарушение векового деревенского уклада. Не мудрено, что мужики бились в пароксизме справедливого гнева и негодования.
Этот конфликт деревенской морали и городской безнравственности оставался в мирных рамках благодаря авторитетности дяди Бори среди тамошних патрициев. Но кардинально вопрос удалось решить только после того, как мы «случайно» продемонстрировали главному критику нашего аморального поведения пистолет Макарова (был у нас с собой такой замечательный пугач-зажигалка). Вид оружия, крайне похожего на боевое, привел к полнейшему либерализму и терпимости среди речных радетелей жесткого морального кодекса. Кстати, по утрам они стали оплывать наш лагерь по большой дуге, опасаясь, видимо, случайного выстрела.
Так мы вошли в состояние вооруженного нейтралитета с местными жителями. Поэтому, из аборигенов с нами дружили только дядя Боря, благодаря философичности своей натуры, да деревенский пастух-дурачок Коля, живущий в собственном мире, и мало интересующийся как голыми девчонками, так и вопросами этики.
Именно тогда я понял, что принимать и уважать чужие представления о добре и зле, диаметрально отличные от собственных нравственных установок, может либо философ, либо идиот, либо человек с пистолетом у виска. Остальные жители нашей планеты обязательно попытаются запихнуть инакомыслящего в прокрустово ложе собственных представлений о морали. Ну, а не получится - сожгут на костре.
Цитировать | Вниз
|
